Историческая шрапнель

Михаил Беляков

Шрапнель — множество мелких травмирующих предметов (например, гвоздей или просто металлических обломков), разлетающихся в хаотическом порядке от взрыва и наносящих раны живой силе противника. Каждое из таких повреждений по отдельности сравнительно невелико, но за счет многочисленности смертоносного роя выведение из строя вражеских солдат гораздо более вероятно, чем в случае, когда по ним ведется прицельная стрельба.

Ощущение, что тебе выстрелили шрапнелью в голову, причем изнутри, часто возникает при чтении некоторых исторических исследований. Что интересно, при труды античных или хотя бы дореволюционных историков вызывают такой эффект реже. Рассмотрим, например, самое начало книги Светония “Жизнь двенадцати цезарей”. Речь идет о Юлии Цезаре :

На шестнадцатом году он потерял отца. Год спустя, уже назначенный жрецом Юпитера, он расторг помолвку с Коссуцией, девушкой из всаднического, но очень богатого семейства, с которой его обручили еще подростком, — и женился на Корнелии, дочери того Цинны, который четыре раза был консулом. Вскоре она родила ему дочь Юлию. Диктатор Сулла никакими средствами не мог добиться, чтобы он развелся с нею, поэтому, лишенный и жреческого сана, и жениного приданого, и родового наследства, он был причислен к противникам диктатора и даже вынужден скрываться. Несмотря на мучившую его перемежающуюся лихорадку, он должен был почти каждую ночь менять убежище, откупаясь деньгами от сыщиков, пока, наконец, не добился себе помилования с помощью девственных весталок и своих родственников и свойственников — Мамерка Эмилия и Аврелия Котты.

Не всё здесь понятно без подготовки, но в целом текст усваивается сравнительно легко. О религиозных верованиях римлян (Юпитер, весталки) имеют представление большинство образованных людей. Кто такие Сулла и Цинна разъяснено в примечаниях, если же этого недостаточно — можно заглянуть в энциклопедию, а можно и исходя из контекста сообразить, что это какие-то могущественные государственные деятели, и оставить выяснение подробностей на потом. Интуиция подсказывает, что Коссунция, Корнелия, Мамерк Эмилий, Аврелий Котта — персонажи проходные, их можно не запоминать на первый раз. Зато во всём остальном мы видим обыденную человеческую жизнь с ее болезнями, невзгодами, нестыковками и, напротив, послаблениями, которые приносит судьба. “Подросток”, “приданое”, “наследство”, “лихорадка”, “сыщики”, “родственники” — наличие этих слов в тексте делает его близким и почти домашним. В целом картина, изображающая Юлия Цезаря на пороге политической карьеры, вполне ясна. Да, без труда не выловишь и рыбку из пруда, исторические источники — не детективы Дарьи Донцовой, но прочитав 2–3 античных текста в хорошем переводе любой человек, освоивший программу средней школы, может начать ориентироваться в истории Древнего Рима. Придется, правда, подтянуть еще и географию, чтобы ориентироваться хотя бы в перемещениях войск. В целом же особой одаренности в усвоении древней истории не требуется. Не даром ее преподавали до революции в обычных гимназиях.

Рассмотрим другой пример — фрагмент из “Истории России” историка XIX в. С.М. Соловьева о воцарении династии Романовых:

Провозгласивши царем шестнадцатилетнего Михаила Феодоровича Романова, собор назначил ехать к нему в челобитчиках: Феодориту, архиепископу рязанскому, троим архимандритам — чудовскому, новоспасскому и симоновскому, троицкому келарю Авраамию Палицыну, троим протопопам, боярам — Федору Ивановичу Шереметеву, родственнику молодого царя, и князю Владимиру Ивановичу Бахтеярову-Ростовскому, окольничему Федору Головину с стольниками, стряпчими, приказными людьми, жильцами и выборными людьми из городов. Собор не знал подлинно, где находился в это время Михаил, и потому в наказе, данном послам, говорилось: “Ехать к государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея Руси в Ярославль или где он, государь, будет”. Посланные, бив челом новоизбранному царю и его матери и уведомив их об избрании, должны были говорить Михаилу: “Всяких чинов всякие люди бьют челом, чтоб тебе, великому государю, умилиться над остатком рода христианского, многорасхищенное православное христианство Российского царства от растления сыроядцев, от польских и литовских людей, собрать воединство, принять под свою государеву паству, под крепкую высокую свою десницу, всенародного слезного рыдания не презрить, по изволению божию и по избранию всех чинов людей на Владимирском и на Московском государстве и на всех великих государствах Российского царствия государем царем и великим князем всея Руси быть и пожаловать бы тебе, великому государю, ехать на свой царский престол в Москву и подать нам благородием своим избаву от всех находящих на нас бед и скорбей; а как ты, государь, на своем царском престоле будешь на Москве, то, послыша про твой царский приход, литовские люди и все твои государевы недруги будут в страхе, а Московского государства всякие люди обрадуются…”.

Этот текст, хотя он и не такой приятный, как предыдущая цитата, тоже не вызывает особых затруднений. Надо только понять, что С.М. Соловьев в своем стремлении быть максимально объективным, очень часто просто составляет свое повествование непосредственно из фрагментов источников, слегка адаптированных для современного восприятия. Тем самым он доносит дух времени, а заодно знакомит нас с забавной манерой изъясняться, бытовавшей в XVII столетии. Следует также учитывать, что книги этого автора рассчитаны не столько для популярного чтения, сколько на профессиональных историков и преподавателей.

В челом понять о чем написано в первых абзацах 9-го тома “Истории России” С.М. Соловьева вполне возможно: делегация, в которую вошли представители знати и духовенства, отправлена съездом русских людей, переживших Смуту (Собором 1613 года), в Ярославль, чтобы выяснить где находится новоизбранный царь Михаил Романов. Узнав его местоположение, посланникам надлежало уговорить его приехать в Москву и занять престол. Это нормальный текст, для понимания которого не требуется ничего, кроме хорошего навыка чтения и добротной общей эрудиции.

Светоний и С.М. Соловьев не только хорошие профессионалы, но и обладают даром интересно рассказывать (а зачем еще нужны историки?). Теперь рассмотрим пару контрастных по отношению друг к другу примеров из книги Джона Норвича “Расцвет и закат Сицилийского королевства”.

Арабский историк Ибн аль-Атхир рассказывает, как графу <Рожеру> предложили присоединиться к фрацузской армии, отправлявшейся в военную экспедицию в Африку против Темима, зиридскоro султана… : “Рожер собрал своих соратников и спросил у них совета. Все ответили: “Воистину, это пре­красный план для всех, ибо тогда страны станут христи­анскими”. Но Рожер поднял ногу и, издав неприличный звук, сказал: “Я считаю, что это не лучший совет … Когда эта армия будет здесь, мне придется предоставить корабли и еще многое другое, чтобы переправить в Африку их и мои собственные войска. Если мы завоюем эту страну, она будет принадлежать им, а мы должны будем посылать им провизию с Сицилии, и я потеряю деньги… Если же, наоборот, поход закончится неудачей, они вернутся на Сицилию и станут надоедать мне здесь. Более того, Темим сможет обвинить меня в бесчес­тье, заявив, что я нарушил слово и порвал связи дружбы, существовавшие между нашими странами”.

Логика графа Рожера вполне понятна, а скабрезность, вставленная в текст, может, и не украшает его, но делает таким, что трудно не обратить на него внимание, а значит не запомнить. Но автор пикантности не сам Джон Норвич, а арабский историк Ибн аль-Атхир. Таких “живых” фрагментов в книге англичанина маловато. В основном ее текст выглядит так:

Известия о его недавней болезни придавали дополнительный вес этой уверенности, и слухи о смерти Рожера вскоре распространились по континенту. В этот момент они несли с собой серьезную опасность. Старшему сыну короля едва исполнилось семнадцать, он был неопытен в войне и государственных делах. В сердцах Райнульфа Алифанского и других недавних мятежников вновь вспыхнула надежда; они решили ударить без промедления. Пизанцы, после месяцев запугивания со стороны Иннокентия, Бернара и Роберта Капуанского, более не уклонялись от исполнения своих обязательств и 24 апреля — через тринадцать месяцев после условленного срока — обещанный ими флот, взяв на борт восемь тысяч воинов, под предводительством Роберта стал на якорь в гавани Неаполя. Герцог Сергий без особых уговоров оказал Роберту теплый прием. Весть о прибытии флота стала аргументом колеблющихся. За несколько дней Кампания вернулась к прежнему хаосу.

Это, прямо скажем, скучный и перенасыщенный ничем не скрашенными фактами абзац. Да, он информативен, в нем есть имена собственные, географические названия, даты, указания возрастов. Его можно вызубрить, но не запомнить. Запомнить же его если что и помогает, то, разве что, знание темы по другим источникам. Т.е. для того, чтобы уяснить что здесь происходит, нужно быть более-менее начитанным историком, которому все эти имена и названия встречаются не в первый раз. Еще один способ — внимательнейшим образом прочитать предыдущее повествование и попытаться составить в своей голове картину происходящего, но мало кто на такое способен. Обычному человеку для запоминания текста нужны эмоции в нем, а они в последней цитате практически отсутствуют. Попросту говоря, этот текст не запоминается потому, что в нем никто ни разу не пукнул (как лирический герой Венедикта Ерофеева в известной поэме).

И всё-таки Джон Норвич — историк хороший. Он пропустил через свое сознание массу материала, возможно, еще более скучного и специфического и постарался пересказать его для нас нормальным современным языком. Что же касается “оживляжа” (так в мою бытность журналистом назывались элементы текста, делающие его нескучным), то в его случае таковым являются упоминания памятников архитектуры и живописи, относящиеся к исследуемой эпохе. Англичанин сам их видел, поскольку много путешествовал по Италии. На основе сделанных самим исследователем фотографий созданы иллюстрации к его книгам. Правда, нам, россиянам, в большинстве своем, следование путеводителям Джона Норвича не по карману, и всё-таки он старается сделать свои исторические экскурсы не слишком сухими.

Абзац из книги “Расцвет и закат Сицилийского королевства” я выбрал не случайно. Он относится к описанию довольно безликого эпизода правления короля Рожера II, в связи с которым Джон Норвич пишет:

История Италии в Средние века — и в другие эпохи — изобилует нескончаемыми беспощадными войнами, битвы затихали и вновь разгорались, города осаждались и брались, освобождались и возвращались, и всей этой тоскливой сваре, казалось, не будет конца. Для историка изучение всех перипетий долгой и безуспешной борьбы достаточно утомительно; для других это просто невыносимо. Поэтому я избавлю читателей книги от необходимости вникать во все детали военных кампаний, с помощью которых Рожер опять восстановил свою власть.

Автор дает ссылку на монографию, где можно найти подробности унылой череды сражений, но намекает, что ничего хорошего от встречи с ней ожидать не приходится, поскольку там интенсивность исторической шрапнели может оказаться еще сильнее.

Скучные перечни безликих исторических личностей, похожих одна на другую битв и прочих повторяющихся событий (династических браков, коронаций, инаугураций, эпидемий) — вот бич исторической науки. Меняются только даты и участники, а события, особенно в “феодальную” эпоху, по своей сути повторяются с изматывающей однообразностью. Сталкиваясь с этим регулярно, поневоле начнешь задумываться о том, что мировая история искусственно удлинена и по большей части “высосана из пальца”.

Непревзойденными мастерами исторической шрапнели были советские историки. Дело в том, что им не позволяли просто так “рассказывать истории”. Они были вынуждены делать это в рамках марксистско-ленинской теории. Поскольку в СССР всё подчинялось государственным планам и стандартам, исторические монографии той эпохи должны были включать в себя не только обзор источников и трудов предшественников (это и в наши времена присутствует в любом более-менее солидном труде по истории). Советские гуманитарии в своих публикациях были вынуждены излагать материал с постоянной оглядкой на господствующую идеологию и каждый факт анализировать с точки зрения классовой борьбы. В качестве примера приведу фрагмент монографи А.А. Зимина “Холопы на Руси”:

Холопов боярских действительно знает ст. 46 Пр. Пр. <Пространной редакции “Русской правды”>, но из приписки “тако же и за бояреск” общий вывод И. И. Смирнова не вытекает. И вот почему. Споря с аргументацией Б. А. Романова, И. И. Смирнов сам вынужден признать, что автор приписки рассматривал статьи 16–17 как относящиеся именно к княжеским холопам. Но тогда почему не мог тот же автор и самую статью 14 отнести к княжеским рядовичам, т. е. именно к ней приписать “бояреск”? Появление боярской челяди органично для Пространной Правды: ее знают и ст. 46, и ст. 66, и ст. 1 (“тивун бояреск”), не являющиеся приписками. Поэтому слова “тако же и за бояреск” могли быть внесены именно составителем Пространной Правды в текст Правды Ярославичей (т. е. основы статей 1–46 Пр. Пр.). Ведь смысл их однозначен — наряду с княжескими рядовичами появились и боярские.

В этих словах, конечно же, есть какой-то смысл, но иначе как схоластикой этот текст не назовешь. Тут всё свалено в кучу: и фамилии современных историков-оппонентов, и фрагменты источников, и древнерусские термины. Единственное, чего здесь нет — следов жизни. Трудно представить себе, как жили холопы на Руси по этому абзацу. И дело даже не в том, что он вырван из контекста. Там и контекст весь примерно такой же. По сути это полуфабрикат, место которого в специализированном журнале, а не в монографии с тиражом в 4000 экземпляров. “Но ведь в аннотации написано, что эта монография рассчитана на ученых и преподавателей учебных заведений”, — возразят мне. Не знаю, что тут могут почерпнуть преподаватели, а тем более те, кому они преподают.

Сказанное не значит, что я отрицательно отношусь к А.А. Зимину и другим выдающимся советским историкам. Автор “Холопов на Руси”, например, — крупнейший исследователь русского средневековья, отлично знавший источники, добросовестно черпавший информацию в архивах, а не переписывавший чужие мысли. И все-таки советская история стала шагом назад в постижении прошлого. Она слишком увлеклась разложением событий на составляющие части и попала в “квантовую ловушку”, когда объект наблюдения перестает быть сам собой именно в результате самого наблюдения. Слишком много исследовательских инструментов впивается в повествование, оставляя слишком мало простора для здравого смысла и житейского опыта. Результат описывается известной поговоркой: “Вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия”.

Этот текст я написал, конечно же, не для того, чтобы покритиковать советскую историческую школу. Она давно неактуальна, недостатки ее более-менее преодолены. Мысль, которую хотелось бы донести — избыток фактов в удельном расчете на килобайт текста так же затрудняет его восприятие, как и недостаток. Историк должен не только исследовать, но и интересно рассказывать, в противном случае его труд не найдет отклика в сердце обычного читателя, превратится в “историческую шрапнель”, “взрыв мозга”, убивающие стремление к постижению прошлого.

Originally published at https://telegra.ph on August 7, 2021.